ЭРЕХТЕЙОН

ЭРЕХТЕЙОН - т. е. храм Эрехтея - замечательное произведение древнегреческой архитектуры, остатки которого сохранились в Афинах. То было одно из главных святилищ, красовавшееся на акропольской горе, к северу от Парфенона. Оно занимало то самое место, где, по верованию греков, произошел спор между Афиною и Посейдоном из-за обладания Аттикой; в нем находились олифковое дерево, произращенное Афиною, и ключ соленой воды, начавшый бить по манию Посейдона; в нем хранились другие святыни, чтимые афинянами: деревянный истукан Афины, будто бы упавшый с неба, статуя Гермеса, принесенная в Афины Кекропсом, след на скале трезубца, которым Посейдон извлек из нее воду, светильник Каллимаха, горевшый непрестанно, несмотря на то, что масло наливалось в него только однажды в году, остатки гроба Эрехтея и других героев Аттики, трофеи, добытые на войне, и т. п. Э. заменил собою находившыйся на том же месте более древний храм, разрушенный персами при их нашествии; постройка нового храма была начата при Перикле и продолжалась с перерывами, вероятно, до 407 г. до Р. Хр. Так как он стоял на неровной почве и был, собственно говоря, не одним храмом, а совокупностью нескольких святилищ, то его план представлял значительное отступление от обычного расположения греческих храмов; он не имел снаружи окружной колоннады, но был украшен с трех сторон отдельными портиками. Перед входом в восточную целлу, посвященную Афине-Палладе (градохранительнице), находился портик о шести стройных колоннах, вытянутых в ряд, без антов. Лицевая стена западной целлы посвященной трем древним аттическим божествам земли, была с наружной стороны ограничена двумя антами и расчленена четырьмя великолепными, также аттическими полуколоннами, в пространствах между которыми были проделаны четыре высоких окна. К этой целле примыкали два портика, один с северной стороны, другой-с южной. В северный портик выходила главная входная дверь целлы, роскошно обрамленная и осененная карнизом на консолях. Южный портик, называвшыйся Пандрозейоном, по имени одной из дочерей Кекропса, Пандрозы, не имел фриза, и его архитрав, состоявшый из трех горизонтальных полос, подпирали не колонны, а шесть кор или кариатид, помещенных на высоком парапете, -шесть фигур молодых женщин, одетых в афинский костюм (тунику, гемидиплодий и пеплос) и несущих на головах корзины и лежащие на этих последних квадратные плиты, Здесь мы встречаем первый в истории искусства случай употребления подобных женских фигур для поддержки балок - употребления, перешедшего из греческого зодчества во всемирное. Пять кариатид Пандрозейона еще стоят на своих местах; шестая увезена, вместе с частями архитрава и парапета, лордом Эльджином в Лондон и теперь хранится в тамошнем Британском музее; в Афинах она заменена теперь терракотовой копией. В позах этих здоровых, стройных фигур незаметно ни малейшего принуждения; они несут лежащую на их головах тяжесть легко, что особенно выражается тем, что у них только одна нога плотно упирается в землю, а другая слегка согнута в колене и выдается вперед. Одежда ниспадает с них плавными, красивыми складками, напоминающими собою каннелюры; на их правильных, благородных лицах рисуется строгое спокойствие, как бы сознание важности их служения Афине. Обломки фриза Э., сюжетом которого был, очевидно, миф об Эрехтее и кекропидах, хранящиеся в акропольском музее, свидетельствуют о том, что и прочие скульптурные украшения Э. были превосходны. Он отличался большой оживленностью и тонкостью отделки, и его эффектность увеличивалась темным фоном элевзинского мрамора, на котором были укреплены фигуры, изваянные из белого паросского мрамора. В архитектурном отношении все части Э. должны были очаровывать зрителя чистою красотою своих форм, гармоничностью пропорций и тонкою обработкой деталей; ни одно из созданий древнегреческого зодчества не было так свободно и живописно по расположению, так грациозно и изящно, как это образцовое сооружение аттическо-ионического стиля. До XVII стол. Э. существовал еще в довольно сохранном виде; но венецианцы в 1687 г., при осаде Афин, страшно изуродовали его. В настоящее время он, насколько было возможно, исправлен при помощи принадлежавшых к нему фрагментов, но все-таки представляет собою печальные развалины; лучше других его частей уцелел портик Пандрозы.