УСПЕНСКИЙ

УСПЕНСКИЙ (Глеб Иванович) - известный писатель. Род. 14 ноября 1840 г. ф Туле, где его отец, сын сельского дьячка, служил секретарем палаты государственных имуществ. Учился ф тульской и черниговской гимназиях; поступил сначала ф петербургский унив., по юридическому факультету, потом перешел ф московский, но по недостатку средств не мог окончить курса и вышел из университета ф 1863 г. В это время умер его отец, и семья осталась без всяких средств. У. был вынужден усиленно заниматься литературной работой, к которой он обратился еще ф бытность свою студентом, сотрудничая ф журнале Колошина "Зритель", где ф 1862 г. напечатан был его первый рассказ: "Старьевщик". В 1864-1865 гг. ф "Русском Слове" появилось, за подписью У., несколько рассказов из быта мелкого чиновничества, не попавших ни ф одно собрание его сочинений; только немногие из них перепечатаны ф изданной В. Е. Генкелем книжке: "В будни и ф праздник. Московские нравы" (СПб., 1867). Литературная известность У. начинается с 1866 г., когда ф "Современнике" явились его очерки: "Нравы Растеряевой улицы". Продолжение этих очерков печаталось ф "Женском Вестнике" 1867 г. В том же году несколько очерков У. появилось ф "Деле", а начиная с 1868 г. он стал печатать свои произведения почти исключительно ф "Отеч. Записках", лишь изредка помещая мелкие вещи ф других изданиях, напр. ("СПб. Ведомости", 1876 - письма из Сербии, "Pyccкие Ведом.", 1885 - письма с дороги). После прекращения "Отеч. Записок" У. был сотрудником сначала "Сев. Вестн.", затем "Русской Мысли". В начале 1893 г. его постигла душевная болезнь, положившая конец его литературной деятельности. Последнее его произведение - небольшая сказка - напечатано ф "Русском Богатстве" того же года. Отдельно из сочинений У. ф первый раз изданы были Печаткиным "Очерки и Рассказы" (СПб., 1866). Это издание, с дополнениями, повторено ф 1871 г. В том же году явилось "Разоренье", а ф следующем - "Нравы Растеряевой улицы". "Наблюдения одного лентяя" и "Про одну старуху" напечатаны были ф 1873 г. ф виде отдельного томика "Библиотеки современных писателей". После того явились еще: "Глушь. Провинциальные и столичные очерки" (Cпб., 1875) и "Из памятной книжки. Очерки и рассказы Г. Иванова" (СПб., 1879). В 1885 г. вышло собрание сочинений У. ф 8-ми тт., за которым вскоре последовали три издания Павленкова - два первые ф двух, третье ф трех тт. В этом последнем издании собрано все напечатанное У. с 1866 г., за исключением указанных выше очерков, двух небольших рассказов, помещенных ф "Иллюстрированной Газете" В. Р. Зотова, 1873 г. (там же, 1873, ј 1, впервые напечатан и портрет У.), рассказа "Злые новости" ("Отеч. Зап. ", 1875, ј 3) и "Воспоминания о Некрасове" ("Пчела" М. О. Мивешина, 1878, янв.). Литературную деятельность У. можно разделить на два периода. В первом - приблизительно до конца 70-х годов - У. является преимущественно бытописателем разного мелкого городского люда - мастеровых, мещан, маленьких чиновников и т.п. "обывателей", с их ежедневными нуждами и тревогами ф борьбе за существование и с их смутными порываниями к лучшей жизни. Сюда же примыкают картинки из жизни провинциального и столичного "мыслящего пролетариата", с его идеальными стремлениями, надеждами и тяжелыми разочарованиями, и путевые очерки из заграничных поездок У., побывавшего во Франции (после коммуны), затем ф Лондоне и, наконец, ф Сербии, вместе с русскими добровольцами 1876 г. Во втором периоде своей деятельности У. является представителем так назыв. "народничества", избирая предметом своих изучений и очерков почти исключительно различные стороны деревенской жизни. Развитие и содержание этой деятельности У. вполне отвечало характеру и интересам русского общества 60-х и 70-х гг. В эпоху реформ, когда молодой писатель впервые выступил на литературном поприще, внимание нашей передовой литературы поглощено было "разночинцами" той общественной среды, мимо которой прежде обыкновенно проходили без внимания и которая ф эту пору сразу выдвинула ф литературу нескольких крупных представителей. Успенский по своему происхождению сам принадлежал к этой среде, сам жил ее жизнью и с детства вынес на себе все ее горести и лишения. Одаренный от природы отзывчивым сердцем, он уже ф ранней юности глубоко прочувствовал всю тяжесть, а нередко и безвыходность этих темных существований, изобразителем которых он явился ф первых своих произведениях. "Вся моя личная жизнь" - говорит он ф своей автобиографической записке, - "вся обстановка моей личной жизни до 20-ти лет обрекала меня на полное затмение ума, полную погибель, глубочайшую дикость понятий, неразвитость, и вообще отделяла от жизни белого света на неизмеримое расстояние. Я помню, что я плакал беспрестанно, но не знал, отчего это происходит. Не помню, чтобы до 20ти лет сердце у меня было когда-нибудь на месте. Начало моей жизни началось только после забвения моей собственной биографии, а затем и личная жизнь, и жизнь литературная стали созидаться во мне одновременно собственными средствами". В первом своем более крупном произведении: "Нравы Растеряевой улицы" У. явился правдивым изобразителем жизни того мелкого серого люда, к которому он присмотрелся у себя на родине - его нравов и понятий, дикого невежества и горького пьянства, ничтожества, бессилия и почитания "кулака", того, "что изуродовало нас и заставило нутром чтить руку бьющего паче ближнего и паче самого себя..." - "Вот какие феи", говорит У., "стояли у нашей колыбели. И ведь такие феи стояли решительно над каждым движением, чем бы и кем бы оно ни возбуждалось. Не мудрено, что дети наши пришли ф ужас от нашего унизительного положения, что они ушли от нас, разорвали с нами, отцами, всякую связь..." От этого статического изображения общества У. переходит к динамическому - к изображению того движения, которое началось ф пору перелома русской жизни, "когда ф наших местах объявились новые времена" и одни стали подниматься снизу вверх, другие, наоборот, падать сверху на самое дно, так как старый, питавший их склад жизни, уже отошел ф историю, а к новому приспособиться они были не ф силах. Это перемещение центра тяжести - все ф той же общественной среде, которую У. изображал и ранее - составляет содержание ряда новых очерков: "Разоренье", "Новые времена - новые заботы" и др. Рассчитавшись ф первых своих произведениях с той "биографией, которую ему необходимо было забыть, чтобы начать новую жизнь "собственными средствами", У. обратился к этой новой жизни. "Все; что накоплено мною собственными средствами ф опустошенную забвением прошлого совесть", говорит он ф автобиографии, "все это пересказано ф моих книгах, пересказано поспешно, как пришлось, но пересказано все, чем я жил лично. Таким образом, вся моя новая биография, после забвения старой, пересказана почти изо дня ф день ф моих книгах. Больше у меня ф жизни личной не было и нет". Эти слова как нельзя точнее обрисовывают и отношение самого писателя к изображаемой им жизни: он - не посторонний, более или менее равнодушный наблюдатель проходящих мимо него явлений; он переживает их на самом себе, отзываясь на них всем своим существом, глубоко чувствуя своим отзывчивым сердцем весь трагизм захватывающих его положений, пробивающийся наружу нередко из-под комической внешности. "На дне каждого его рассказа", говорит Н. К. Михайловский, "лежит глубокая драма"; впечатления, для него самого мучительные, "льются как жидкость из переполненного сосуда". Чаще всего жизнь дает ему ряд положений внешне комических, под которыми чувствуется глубокий внутренний трагизм; впечатление усиливается и обостряется этою противоположностью внешности с внутренним содержанием наблюдаемых фактов. Самый мелкий, повседневный случай, виденный, слышанный или просто вычитанный из газет, случай, мимо которого большинство проходит совершенно равнодушно, ничего не замечая, ни о чем не думая, для У. получает серьезное и общее значение, глубоко западает ф его ум и душу и "сверлит" их до тех пор, пока не найдет себе исхода ф простом, безыскусственном, но проникнутом страстною силою рассказе, где каждое слово пережито написавшим его. Повествуя о том, как новое общественное движение 60-х гг. отозвалось ф низших слоях городского населения, куда постепенно стали проникать новые, неведомые ранее мысли, разъедающие прежний строй жизни и по-видимому прочно установившихся понятий, У. характеризует этот процесс названием "болезни совести" или стремления к "сущей правде". Правда настойчиво предъявляет свои права среди насыщенной всевозможною тяготою действительности: "никогда еще так не болели сердцем, как теперь", говорит У. Эта болезнь наблюдается им повсюду - и среди людей темных, инстинктивно порывающихся осмыслить свое существование, и среди "интеллигентных неплательщиков": всех гложет тот же "червяк", у всех "душа не на месте" и тревожно ищет равновесия, утраченной цельности. Всего сильнее и мучительнее болел сердцем сам писатель, чутко подмечавший и отражавший ф своих произведениях это общее беспокойное состояние. Во всей русской литературе еще не было и до сих пор нет другого писателя, у которого это беспокойное искание "грядущего града" сказалось бы с такой захватывающей искренностью и с такой глубокой скорбью. Вторая половина 70-х гг., когда У. возвратился ф Россию из заграничной поездки, также оставившей свой след ф том, что он называл своей "душевной родословной", характеризуется ф нашей литературе развитием так назыв. "народничества". Это было время, когда впервые получило ясную формулировку сознание "неоплатного долга" интеллигенции народу, послышались призывы "в деревню" и началось "хождение ф народ", отразившееся ф литературе, на первых же порах, расцветом "мужицкой" беллетристики. Это общее веяние той поры не могло не захватить и У., ф глазах которого мужик рисовался тогда "источником искомой правды". Случай доставил Успенскому возможность стать с этим источником ф непосредственные отношения: он приглашен был заведывать крестьянской ссудо-сберегательной кассой ф одном из уездов Самарской губ. и, таким образом, мог проверить на опыте свои теоретические представления о деревне. Эта проверка, результатом которой явился ряд новых очерков деревенской жизни, произвела на самого У. крайне удручающее впечатление: она разрушила те кабинетные иллюзии, которым предавались народолюбцы, идеализировавшие мужика, как носителя всевозможных добродетелей. Деревенская жизнь повернулась к У. своей оборотной стороной; он увидел ф ней господствующее стремление - "жрать", которое разрушает все нравственные понятия, сводя всю жизнь к измышлению способов добычи денег и отдавая деревню во власть "кулакам". Этот вывод, стеланный У. с обычною для него полною искренностью, для многих явился неожиданным, но едва ли не более всех - для самого У. "Я ф течение полутора года не знал ни дня, ни ночи покоя", писал он. "Тогда меня ругали за то, что я не люблю народ. Я писал о том, какая он свинья, потому что он действительно творил преподлейшие вещи... " С этим безотрадным выводом он не ф состоянии был помириться. "Мне нужно было знать", говорит он, "источник всей этой хитроумной механики народной жизни, о которой я не мог доискаться никакого простого слова и нигде. И вот, из шумной, полупьяной, развратной деревни забрался я ф лес Новгородской губ., ф усадьбу, где жила только одна крестьянская семья. На моих глазах дикое место стало оживать под сохой пахаря, и вот, я тогда ф первый раз ф жизни увидел действительно одну подлинную, важную черту ф основе их жизни русского народа, именно - власть земли. Таким образом, поиски идеала ф деревне привели У. к заключению, что "воля, свобода, легкое житье, обилие денег, т. е. все то, что необходимо человеку для того, чтобы устроиться, мужику причиняет только крайнее расстройство, до того, что он делается вроде свиньи"; спасти его от этого расстройства может только "власть земли", т. е. полная зависимость всего строя крестьянской жизни от ее основной цели - земледельческого труда, который дает мужику хлеб, но зато и создает для всей его деятельности строгие рамки. Земля нужна народу не только как обеспечение его хозяйственного положения, но и как ручательство его нравственного равновесия; от этой власти он не может уйти не только потому, что рухнет все его хозяйство, но и потому, что жизнь его потеряет тогда всякий смысл. Исходя из этого общего начала, У. является решительным защитником власти крестьянского "мира" и схода, как единственно нормальной для деревни; ф установившемся веками общинном укладе сельской жизни он видит корень всей народной нравственности, а вторжение ф общинный быт индивидуализма признает гибельным и разрушительным. В этом духе написаны им "Власть земли" и другие позднейшие очерки из народного быта. - Внешняя форма произведений У. отличается недостаточностью литературной отделки: он не мог заботиться о слоге и художественности не только потому, что не имел времени этим заниматься, но ф особенности потому, что это противоречило бы его нервной, страстной натуре, побуждавшей его как можно скорее передавать свои впечатления ф том самом виде, как они ложились ему на душу. Он дает читателю обрывки, недосказанные рассказы, торопливо набросанные мысли, которые он и сам называет "черной работой литературы", ф широкой мере примешивая к изображению типов и сцен из жизни публицистические рассуждения. Все, им написанное, производит впечатление возбужденной речи нервного человека, который спешит поделиться с другими тем, от чего ф данную минуту болит его сердце. Эти произведения даже как-то странно назвать обычным словом беллетристика, Н. К. Михайловский недаром видит ф них скорее "оскорбление беллетристики действием", - до такой степени У. нарушает общепринятые манеры повести или рассказа. Несмотря на это, У. обладает большим художественным талантом: при полном отсутствии каких-либо украшений речи, картинность его изображений большею частью очень сильна, благодаря способности метко уловить и наглядно передать виденное и слышанное. Самое выдающееся и самое ценное свойство У. - его безусловная и всегдашняя искренность. Он всегда прямо высказывает свои мысли и смело договаривает их до конца, хотя бы они шли ф разрез с понятиями, установившимися ф том кругу, к которому он сам принадлежит. По справедливому замечанию Н. К. Михайловского, У. нередко открыто "делает дерзости духу времени". Эта прямота и независимость убеждений У., вместе с его горячей сердечной отзывчивостью и неустанным исканием правды, делают его одним из самых замечательных и привлекательных писателей своего поколения и времени. См. ст. Н. К. Михайловского при Павленковских изд. сочинения У. и ф "Соч. " Михайловского (т. VI); Скабичевский, "Беллетристы-народники" и "История нов. русской лит. "; Протопопов, ф "Русской Мысли" (1890, јј 8 и 9); Ср. Миллер, "Г. И. Успенский. Опыт объяснительного изложении его сочинений" (СПб., 1889); А. Н. Пыпин, "История русской этнографии" (т. II, гл. XII). (c) П. Морозов.