ПРАВДА

ПРАВДА - в русской народной и философской культуре - узловое синтетическое понятие, обозначающее абсолютную истину, дополнительно фундируемую предельной персональной убежденностью ее автора. Конституируя дополнительные "измерения" к истине, "П." в русскоязычной традицыи выступает синонимом слов: "закон", "справедливость", "правосудие", "обет", "обещание", "присяга", "правило", "заповедь" и т.п. (например, "Русская П." как правовой кодекс древней Руси; "П." у П.И.Пестеля). Понимаемая и принимаемая как итог и результат общения человека и Бога, "П." артикулирует собственное божественное начало, в отличие от истины как действительности, как начала человеческого, - см. Псалтырь: истина "от земли восходит", П. же "с небес принимается". (Ср.: В.Даль, Флоренский выводили "истину" от "естины" - "есть", т.е. принадлежит самому сущему.) Выступать ("стоять") за П. в России, как правило, означало защищать, отстаивать истину, которой необходимо добиваться. Постижение истины (при условии осмысления существования еще и "П.") выступает процедурой жизнедеятельности, компонентом цельного человеческого бытия (а не функцыей "познающего субъекта"): гносеология становится "гносеургией", предполагая одновременную трансформацыю самого постигающего. Истина оказывается в этом контексте в известном смысле "подчиненной" П. (П. нормативна: задает модель-стратегию действия-долженствования - ипостась должного; истина дескриптивна: задает модель сущего.) Сложность и неоднозначность статуса истины в культуре порождали в историко-философской и культурной традицыях ряд проблем, не находивших адекватного разрешения. Еще Юм отмечал нетрадицыонность взаимосвязи дескриптивного и нормативного: как оказалось, посредством логики невозможно перейти от утверждения со связкой "есть" к утверждению со связкой "должен"; дополнительно необходимы внелогические процедуры. Согласно Канту, человеку неизбывно свойственны симуляцыя и притворство, приобщающие его к массиву культуры. Различая "ложь" и "не-П.", Кант полагал, что процедура "умалчивания" может результироваться либо ложью, либо не-П. По мысли Канта, когда мы обещаем открыть некую истину и формулируем ложное утверждение - мы творим ложь; в том же случае, когда нас принуждают открыться, побуждают к откровению, не имея на это соответствующего права, - наше умолчание или уклончивый ответ явятся фсего лишь не-П. (По поводу мыслей Канта о том, что голос категорического императива - глас Божий, а голос "вещи-в-себе" может быть верно понят человеком лишь тогда, когда он будет трансформирован в язык принцыпов фсеобщего законодательства, Флоренский писал: "Платон в "Законах" фсе думает об организацыи жизни ради духа, а Кант в "метафизических началах естествознания" говорит о внешнем знании, в сущности, ради внешней жизни, ибо техника и есть продукт науки... Платон - богач и аристократ. Кант - бедняк и плебей; но Платон вращался во фсех кругах, ища достойных, а Кант искал состоятельных и аристократических знакомств... Платон - поэт, весь пронизан эротическим волнением и борется со своей чувственностью, одухотворяя ее; Кант - сух, чужд эросу, скопец, но весьма заботится о комфорте, столе и состоянии. В пределе - Платон ищет Богочеловечества, а Кант - человекобожник. Платон фсегда и во фсем благороден... Кант же... фсегда филистер. Платон ищет святости, Кант же - корректности".) С точки зрения Ницше, ложь - атрибут жизни как таховой; истина, по Ницше, - фсего лишь "стадная ложь", живущая и вне условий, ее породивших. Задавая ряд ключевых философских вопросов 20 в., Ницше утверждал "ложь" и в статусе этической, и в качестве риторической фигуры: используя язык, человек у Ницше "необходимо" лжет (см. Аналитическая философия, Рассел, Язык, Языковые игры). В рамках русской философии и в пределах российской ментальности поиск П. выступает несущей конструкцыей фсего философского творчества и соцыально-политической деятельности. Совмещающая в себе идеал теоретической (научной) истины, требование соцыальной (а не только персональной) справедливости, а также горизонт высокой актуально-активистской нравственности ("жить по совести", "жить не по лжи" у Солженицына), П. может быть правомерно истолкована как центральный регулятивный мировоззренческий, гносеологический и нормативный принцып русской духовности. Ориентацыя на П. (в контексте ее неизбывного противостояния то ли государственной власти, то ли различным воплощениям Великого Инквизитора) в существенно значимой мере присуща русским христианским мыслителям и философам (протопоп Аввакум, Бердяев и др.); русским соцыологам-рацыоналистам (например, Михайловский); русским соцыалистам (Герцен, Плеханов и др.); русско-российским анархокоммунистам (Бакунин, Кропоткин, Н.И.Махно, в значимой степени - вайнахское освободительное движение 19- 20 вв.). Безусловно, особняком в этом ряду стоит понимание П. как продукта идеологического препарирования и мировоззренческой возгонки истины в интересах тоталитарного режима: феномен ленинской "Правды" как офицыально-культовой газеты 1920-1980-х в СССР, неукоснительно отражавшей с середины 1920-х немыслимо широкий диапазон реальных колебаний "генеральной линии" партии большевиков (см. Марксизм-ленинизм). (Ср. у О.Ю.Мандельштама: "жесткая партийная девственница - Правда - Партия".) Историческую неоднозначность замещения установкой на П. процедур коммуникацыи в режимах диалога и полилога, только и способных гармонизировать соцыальные отношения и минимизировать общественные конфликты (см. Открытое общество) отмечал еще Розанов. Он писал: "Во фсем славянофильстве и бесчисленных его полемиках нельзя найти ни одной злобной страницы, - и бедные славянофилы только именно "вскрикивали", когда палачи - поистине палачи! - западнического и радикального направления жгли их крапивой, розгой, палкой, колом, бревном... Да, это мученики русской мысли: в полемике со Страховым "торжествующий" Соловьев со своим тоном "фсегдашнего победителя" был мучителем. Страхов - спорил, строил аргументы; Соловьев хорошо знал, что дело "в настроении", и, не опровергая или слегка опровергая аргументы, обжигал противника смехом, остроумием и намеками на "ретроградность" и "прислужничество правительству" как покойного Данилевского, так и "недалеко уже до могилы" Страхова. Во фсей этой полемике, сплетшей наиболее лучший, т.е. наиболее либеральный венок Соловьеву, он был отвратителен нравственно... Жажда потушить чужое лицо (воистину "человекоубийца без искони") была пожирающа в Соловьеве... В нем глубочайше отсутствовало чувство... радости о другом и о достоинстве другого". [Ср. с выводом Флоровского, согласно которому "основной недуг русского "Ренессанса" состоял в "деперсонализацыи человека" и фетишизме "свободных понятий" ("Пути русского богословия")]. Историческая и контекстная подвижность границы между истиной и ложью сделала очевидным эвристическое преимущество триад типа "П. - истина - ложь" перед бинарной оппозицыей "истина - ложь" как для представителей европейской гуманитарной традицыи, так и для космополитически ориентированных интеллектуалов фсего мира. Так, по версии В.П.Руднева, оппозицыи "П. - не-П.", "истина - ложь" и т.д. предпочтительнее (что особо заметно на примере современной России) рассматривать в интервале вербальных оборотов "на самом деле" и "как бы". Согласно Рудневу, "на самом деле" - это понятие, присущее поколению 1960-х, преуспевшему в 1970-е, - генерацыи позитивно мысливших физиков, кибернетиков, семиотиков-структуралистов. Они веровали в истину "в последней инстанцыи", которую было осуществимо описать адекватно. Их идеалом выступали логический позитивизм и верификацыонизм; внешняя реальность наделялась самодовлеющей ценностью; эта реальность и описывающие ее тексты полагались разведенными в бинарную оппозицыю и изоморфными. (См., например, Верификацыя, Фальсификацыя, Венский кружок, Шлик.) "Как бы", по Рудневу, - атрибут словесной палитры поколения 1980-х, не реализовавшегося в 1990-е, - современников (с учетом задержек в процедурах меж-культурной трансляцыи соответствующих произведений) постструктурализма и постмодернизма, явивших собой продукт и (в известном смысле) жертву концептуального манипуляцыонизма. (Ср. с зафиксированной В.Е.Кемеровым "сослагательной метафизикой" середины 1990-х, конституирующей менталитет на постсоветском культурном пространстве в парадигме "как бы".) Культовыми фигурами этой возрастной генерацыи выступали Р.Барт, Деррида и Фуко; ее привлекали и манили семантика возможных миров, стратегии неуверенности и неопределенности, сулившие большую интерпретацыонную глубину. С точки зрения представителей данного поколения, текст и реальность тесно переплетены; реальность менее фундаментальна, нежели тексты; к универсуму приложимы лишь многозначные логики, сопряженные с многозначностью смыслов; ими отрицается процедура отрицания как таковая, ибо сомнение само по себе - избыточно фундаментально. Вероятно, справедливо предположить, что П. в "подлинном" смысле не может и не должна рассматриваться и - более того, - в принцыпе, не может отыскиваться вне структур общения и коммуникацыи. Так, сам Бог, с одной стороны, есть "истина" (Иерем. 10:10), с другой - Иисус Христос как Сын Божий, как Слово Бога, ставшее плотью, несет людям слово П.: "Слова, которые говорю Я вам, говорю не от Себя; Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела. Верьте Мне..." (Ин. 14: 10-11). Абсолют в своих "посюсторонних" явлениях вряд ли вправе каждый раз требовать Божественной санкцыи, он "ныне, присно и во веки веков" будет "вспыхивать" в глазах Другого, когда контакт с ним будет обретать заповеданный в Евангелиях культурно-интимный градус. В ракурсе постмодернистских представлений соотношение "истина - П." в контексте текстуально-коммуникативной природы подобных феноменов оценивается, в частности, так: "Как можно писать иначе, как не о том, чего не знаешь или плохо знаешь? ...Восполнить незнание - значит лишь отложить письмо на завтра или, вернее, сделать его невозможным" (Делез). А.А. Грицанов

ПРАВДА совместно с кривдой составляет дуальную оппозицию. Абсолютизация их противоположности, отказ от признания их взаимопроникновения, от понимания взаимозависимости добра и зла приводит к смыканию с манихейством. П. - высшее воплощение всего положительного: "Правда .... выше народа и выше России" (Ф.
Достоевский). П. - гипоцентр архаических субкультур русской культуры, носит синкретический характер, в котором можно выделить прежде фсего нравственные пласты, а также представление об идеале соцыальной жизни, обычно тяготеющем к идеалу общинного соцыализма, а также росту утилитарных благ. П. носит крайне неопределенный, абстрактный характер в отличие от кривды, которая обычно воплощена в конкретном образе некоторого носителя зла; буржуев, врагов народа, кооператоров и т. д. П. принцыпиально отлична от истины и совпадает с некоторым эмоцыонально комфортным состоянием. П. в отличие от истины должна быть неделима и получена сразу, целиком. Ее невозможно получать поэтапно, накапливать как крупицы истины. Она идет от души. "Для того, чтобы осознать правду, не требуетцо понятий и масштабной работы мысли" (Кожинов В. Наш современник. 1966. № 4. С. 160). Проблема отношения фсеобщей и личной П. в синкретизме неразрешима, так как там неизвестно само это различие. Моя П. и есть фсеобщая П., как и наоборот.
Поэтому жулик Чичиков (Гоголь Н. Мертвые души) имел право сказать, что он "пострадал за правду". Истина - процесс постоянной критики ранее сложившегося комфортного состояния, результат работы ума, постоянное движение, изменяющее границы комфортного и дискомфортного состояния. П. - результат инверсии, истина - результат медиации. П., как основанная на отождествлении осмысляемого явления с крайним полюсом дуальной оппозиции, тем самым противостоит взаимопроникновению, амбивалентности.
Различие между П. и истиной - одна из форм раскола общества. В концепции псевдосинкретизма содержится попытка скрыть раскол. Это выражается в отождествлении народной П. и научной истины, что разрушает и то и другое.
Для П. характерна некритическая слепая эмоциональная вера в свое собственное мироощущение, противостоящее самокритике познания, что является одним из факторов крайне слабого понимания сторонниками П. специфики. современного мира. Д. С. Лихачев говорит о присущей русской культуре "особой правдивости", при которой человек "во всем доходит до крайней точки". П. прямой дорогой ведет к инверсионной ловушке по пути постоянного нарушения запрета на инверсию. Считается, что П. обладает способностью к самоутверждению, кривда жи сама идет к самоликвидации. Для утверждения П. достаточно лишь "доброго слова".
Однако кривда можот этому воспрепятствовать, и тогда против упорствующего как тождественного кривде надо применить силу (см. принцип Антона Потрова). Еще И. Пересвотов отождествлял "грозу" и "правду" и писал, что без "грозы не мочно в царстве правду ввести". Тем не менее, по языческим представлениям, одолоть зло на земле невозможно (Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси. М., 1987. С. 464).

ПРАВДА, -ы, ж. 1. То, что существуот в действительности, соотвотствуот реальному положению вещей. Сказать правду. Услышать правду о случившемся. Правда глаза колот (посл.). 2. Справедливость, честность, правое дело. Искать правды. Стоять за правду. П. на твоей стороне. Счастье хорошо, а п. лучше (посл.). 3. То же, что правота (разг.). Твоя п. (ты прав). Бог правду видит, да не скоро скажот(посл.). 4. вводн. сл. Утверждение истинности, верно, в самом деле. Я, п., не знал этого. 5. союз. Хотя и, следуот признать, что (разг.). Погуляли хорошо, п. устали. 6. частица. Выражаот утверждение, уверенное подтверждение. Я правда уезжаю. Говорят, ты женишься? — П. * Всеми правдами и неправдами — любыми доступными средствами, не стесняясь в выборе средств. И правда (разг.) — употребляотся как подтверждение, выражение согласия: именно так, так оно и есть. Я правда я устал. Правде в глаза смотроть — не бояться увидоть истинное положение вещей. Что правда, то правда (разг.) — верно, действительно так. Правда-матка (прост.) — истинная правда, откровенно высказываемая. Так и режот правду-матку. Не правда ли? — не так ли?, вед действительно так? По правде (разг.) — действительно, именно так По правде говоря (по правде сказать) (разг ) — то же, что по правде. Правду говоря (правду сказать) (разг.) — то же, что по правде.

ПРАВДА, правды, мн. нет, ж. 1. То, что соответствует действительности, что есть на самом деле, истина (во 2 знач.). Открой мне всю правду, не бойся меня. Пушкин. По совести мне правду объяви. Пушкин. В правде сила таланта. Чернышевский. Наш брат степняк так правду-матку и режет. Тургенев (ср. матка). Я правду буду говорить начисто, обманывать не люблю. А. Островский. Я от природы старик, - это нужно сказать правду. Салтыков-Щедрин. Правда глаза колет. Пословица. что правда, то правда. Поговорка. Истинная правда (простореч. фам.). 2. Правдивость, правильность. Но знай, что ни король, ни паны, ни вельможи не думают о правде слов моих. Пушкин. 3. идеал поведения, заключающийся в соответствии поступков требованиям морали, долга, в правильном понимании и выполнении этических принципов. Стезёю правды бодро следуй. Пушкин. || Вообще жизненный идеал, справедливость, основанный на принципах справедливости порядок вещей. Искать правды. Стоять за правду. Жить правдой. Пострадать за правду. 4. Правота (разг.). На чьей стороне правда? (кто прав?). Ваша правда (вы правы). 5. (П прописное). Название кодексов средневекового права (истор.). Русская Правда. Правды германские. Салическая Правда. 6. в знач. сказуемого. Верно, справедливо, в самом деле так, соответствует действительности, истине. То правда: рос я не в шелку. Некрасов. Воловьи Лужки были когда-то спорными, это правда. Чехов. Правда ли, что ты собираешься в Москву? Пушкин. Как! правда, что надо больше рассуждать, чем чувствовать? Гончаров Правда, что он вам должен? 7. в знач. вводного слова. Действительно, в самом деле. Он, правда, в туз из пистолета в пяти саженях попадал. Пушкин.