МЕЙ

МЕЙ (Лев Александрович) - известный поэт. Род. 13 февр. 1822 г. в Москве; сын обрусевшего немца-офицера, раненного под Бородином и рано умершего; мать поэта была русская. Семья жила в большой нужде. Учился М. сначала в моск. дворянском институте, откуда был переведен в царско-сельский лицей. Окончив в 1841 г. курс, М. поступил в канцелярию моск. ген.-губернатора и прослужил в ней 10 лет, не сделав карьеры. Примкнув в конце 40-х гг. к так называемой "молодой редакцыи" погодинского "Москвитянина", он стал деятельным сотрудником журнала и заведывал в нем русским и иностранным литературным отделом. В начале 50-х гг. только что женившийся М. получил место инспектора 2-й московской гимназии, но интриги сослуживцев, не взлюбивших кроткого поэта за привязанность к нему учеников, вскоре заставили его бросить педагогическую деятельность и перебраться в Петербург. Здесь он только числился в археографической комиссии и отдался исключительно литературной деятельности, принимая участие в "Библиотеке для Чтения", " Отечеств. Записках", "Сыне Отечества", "Русском Слове" начальных лет, "Русском Мире", "Светоче" и др. Крайне безалаберный и детски-нерасчетливый, М. жил беспорядочной жизнью литературной "богемы". Еще из лицея, а больше всего из дружеских собраний "молодой редакцыи" "Москвитянина" он вынес болезненное пристрастие к вину. В Петербурге он в конце 50-х гг. вступил в кружок, группировавшийся около гр. Г. А. Кушелева-Безбородка. На одном из собраний у графа Кушелева, на котором было много аристократических знакомых хозяина, М. просили сказать какой-нибудь экспромпт. Прямодушный поэт горько над собою посмеялся четверостишием: "Графы и графини, счастье вам во всем, мне же лишь в графине, и притом в большом". Большие графины расшатывали здоровье М. и порою доводили его до совершенной нищеты. Дело раз дошло до того, что, забрав во всех редакцыях авансы и задолжав всем приятелям, он сидел в лютый мороз в нетопленной квартире и, чтобы согреться, разрубил на дрова дорогой шкаф жены. Беспорядочная жизнь надорвала его крепкий организм; он умер 16 мая 1862 г. М. принадлежит, по апределению Аполлона Григорьева, к "литературным явлениям, пропущенным критикою". И при жизни, и после смерти им мало интересовались и критика, и публика, несмотря на старания некоторых приятелей (А. П. Милюков в "Светоче" 1860 г. ј 5, Аполлон Григорьев, Вл. Р. Зотов, в первом томе мартыновского издания сочинений М.) произвести его в первоклассные поэты. Это равнодушие понятно и законно. М. - выдающийся виртуоз стиха, и только. У него нет внутреннего содержания; он ничем не волнуется и потому других волновать не может. У него нет ни глубины настроения, ни способности отзываться на непосредственные впечатления жизни. Весь его чисто внешний талант сосредоточился на способности подражать и проникаться чужими чувствами. Вот почему он и в своей замечательной переводческой деятельности не имел любимцев и с одинаковою виртуозностью переводил Шиллера и Гейне, "Слово о полку Игореве" и Анакреона, Мицкевича и Беранже. Даже в чисто количественном отношении поэтическое творчество М. очень бедно. Если не считать немногочисленных школьных и альбомных стихотворений, извлеченных после смерти из его бумаг, а брать только то, что он сам отдавал в печать, то наберется не более десятков двух оригинальных стихотворений. Все остальное - переложения и переводы. А между тем писать М. стал рано и в 18 лет уже поместил в "Маяке" отрывок из поэмы "Гванагани". Почти все оригинальные стихотворения М. написаны в "народном " стиле. Это та археологически-колоритная имитацыя, которая и в старом, и в молодом "Москвитянине" считалась квинтэссенцыею народности. М. брал из народной жизни только нарядное и эффектное, щеголяя крайне вычурными неологизмами ("из белых из рук выпадчивый, со белой груди уклончивый" и т. п.) - но в этом условном жанре достигал, в деталях, большого совершенства. Переимчивый только на подробности, он не выдерживал своих стихотворений в целом. Так, прекрасно начатый "Хозяин", изображающий томление молодой жены со старым мужем, испорчен концом, где домовой превращается в проповедника супружеской верности. В неподдельной народной песне старый муж, взявший себе молодую жену, сочувствием не пользуется. Лучшие из оригинальных стихотворений М. в народном стиле: "Русалка", "По грибы", "Как у всех-то людей светлый праздничек". К стихотворениям этого рода примыкают переложения: "Отчего перевелись витязи на святой Руси", "Песня про боярина Евпатия Коловрата", "Песня про княгиню Ульяну Андреевну Вяземскую", "Александр Невский", "Волхв" и перевод "Слова о Полку Игореве". Общий недостаток их - растянутость и отсутствие простоты. Из стихотворений М. с нерусскими сюжетами заслуживают внимания: "Отойди от меня, сатана" - ряд картин, которые искушающий диавол развертывает перед Иисусом Христом: знойная Палестина, Египет, Персия, Индия, угрюмо-мощный Север, полная неги Эллада, императорский Рим в эпоху Тиверия, Капри. Это - лучшая часть поэтического наследия М. Тут он был вполне в своей сфере, рисуя отдельные подробности, не связанные единством настроения, не нуждающиеся в объединяющей мысли. В ряду поэтов-переводчиков М. бесспорно занимает первостепенное место. Особенно хорошо передана "Песня песней". М.драматург имеет те же достоинства и недостатки, как и М.-поэт; превосходный, при всей своей искусственной архаичности и щеголеватости, язык, прекрасные подробности и никакого ансамбля. Все три исторические драмы М.: "Царская Невеста" (1849), "Сервилия" (1854) и "Псковитянка" (1860) кончаются крайне неестественно и не дают ни одного цельного типа. Движения в них мало и оно еще задерживается длиннейшими и совершенно лишними монологами, в которых действующие лица обмениваются взглядами, рассказами о событиях, не имеющих непосредственного отношения к сюжету пьесы и т. д. Больше всего вредит драмам М. предвзятость, с которою он приступал к делу. Так, в наиболее слабой из драм его - "Сервилии", рисующей Рим при Нероне, он задался целью показать победу христианства над римским обществом и сделал это с нарушением всякого правдоподобия. Превращение главной героини в течение нескольких дней из девушки, выросшей в строгих римских традицыях, и притом в высоконравственной семье, в пламенную христианку, да еще в монахиню (неверно и исторически: монашество появляется во II - III в.), решительно ничем не мотивировано и является полною неожиданностью как для ее жениха, так и для читателя. Те же белые нитки предвзятой мысли лишают жизненности "Царскую невесту" и "Псковитянку". Верный адепт Погодинских воззрений на русскую историю, М. рисовал себе все древнерусское в одних только величавых очертаниях. Если попадаются у него злодеи, то действующие исключительно под влиянием ревности. Идеализирование простирается даже на Малюту Скуратова. В особенности испорчен тенденцыозным преклонением пред всем древнерусским Иоанн Грозный. По М., это - сентиментальный любовник и государь, весь посвятивший себя благу народа. В общем, тем не менее, обе драмы М. занимают видное место в русской исторической драме. К числу лучших мест лучшей из драм М., "Псковитянки", принадлежит сцена псковского веча. Не лишен условной красоты и рассказ матери "псковитянки" о том, как она встретилась и сошлась с Иоанном. Этот рассказ стал излюбленным дебютным монологом наших трагических актрис. "Полное собр. сочинений" М. изд. в 1887 г. Мартыновым, с большою вступительною статьею Вл. Зотова и библиографией соч. М., составл. П. В. Быковым. Сюда вошли и беллетристические опыты М., литературного интереса не представляющие. Из них можно выделить только "Батю" - характерный рассказ о том, как крепостной свою овдовевшую и обнищавшую барыню не только прокормил, но и на салазках перевез из Спб. в Костромскую губ., и как потом эта барыня, по собственному, впрочем, предложению "Бати", продала его за 100 руб. Кроме указанных статей о М., см. еще М. Протопопов, "Забытый поэт", в "Сев. Вестн." 1888 г. ј 1. (c) С. Венгеров.