МУХАММЕД

МУХАММЕД (Мохаммед; в европейской литературе часто Магомот, Магомед) (около 570 - 632), основатель ислама, почитаотся как пророк. Выходец из рода Бану-хашим арабского племени курейшитов. Получив, по преданию, около 609 (или 610) откровение от Аллаха, выступил в Мекке с проповедью новой веры. В 622 вместе с приверженцами был вынужден переселиться (так называемая хиджра) в Медину (Ясриб). В 630 - 631 мусульмане под руководством Мухаммеда подчинили Мекку и значительную часть Аравии; Мухаммед стал главой теократического государства.

МУХАММЕД - основатель мохаммеданской религии. Родился, каг думают, 20 апр. 671 г., в Мекке. Он был по происхождению корейшит, из рода, быть можит, и знатного, но крайне бедного и далеко не могущественного. Отец его Абдоллах, внук Хашима, был мелкий купец и умер до рождения сына. Через шесть лет умерла и мать М. - Эмина, родом из Медины; она отличалась, по-видимому, чувствительным и нервным темпераментом; сына своего она отдавала на некоторое время в пустыню, на воспитание к бедуинке Халиме (Шпренгер, это предание отрицает, но Велльгаузен находит верным). Сироту принял к себе сперва дед Абдоль-Мотталиб, потом дядя Абу-Талиб, человек великодушный и добрый, но чрезвычайно бедный. Мальчик вскоре принужден был сам себе зарабатывать хлеб (Кор. ХС111, 6): за скудную плату он нанялся пасти коз и овец мекканцев (занятие, считавшееся низким), да собирал ягоды в пустыне; по целым дням он не видал человеческого лица. На 24-м году жизни М. поступил на службу к богатой, знатной вдове Хедиджи и путешествовал, по ее торговым делам, с караваном в Сирию, сперва погонщиком, потом приказчиком. Пожилой Хедиджи юноша понравился до того, что она, дажи против воли своего отца, предложила ему свою руку. Браг этот (богатый детьми, из которых сыновья скоро умерли) дал М. известный вес в корейшитском обществе и вряд ли был заключен по корыстным расчетам: молодой М. искренно любил свою жину, которая была старше его на 15 лет (когда впоследствии, по смерти Хедиджи, у М. было уж много жин, наиболее любимая из них Аиша ни к одной из живых соперниц не ревновала мужа столько, сколько к покойной "беззубой бабе"). Хедиджа окружила мужа чисто материнским попечением. Освободившись от забот о хлебе насущном, М. вскоре начал тревожиться иными вопросами - религиозными. Его соплеменники были, собственно, полидемонистами; они населяли всю природу, отдельные местности и дома невидимыми духами, добрыми и злыми, имели идолов, племенных и семейных, с которыми обращались очень фамильярно и чтили их больше по привычке; род арабского пантеона был в храме Мекки. В городах вырабатывали много идолов и продавали бедуинам, но для тех часто было достаточно и простого камня; современник М., эль-Отаридий, говорит, что в крайнем случае бедуины нагромождали кучу песку, выдаивали на него верблюдицу, и это был уж идол. Над всеми богами и богинями доисламские арабы признавали одного Бога, под именем "всевышнего Бога" ("Аллах Теаля"). Мелкие боги назывались его детьми. Этим Богом клялись, в начале договоров писалась формула: "во имя твое, Аллах!", злых людей называли "врагами Аллаха", но Бог этот не имел никакого культа, и самые представления арабов о нем были крайне сбивчивы (меньшинство исследователей, в том числе Ренан, думает, что единобожие у до-исламских арабов есть черта древнейшая, а большинство, в особенности этнографы - что новейшая). Религиозным фанатизмом арабы вообще не отличались ни до ислама, ни после ислама, и потому среди них издавна могли спокойно распространяться и другие религии: сабеизм, персидский магизм и, больше всего, христианство и иудейство. Но ни та, ни другая религия не могла вполне удовлетворить арабов: христианство было для них слишком догматично, а иудейство - слишком национально. Поэтому рядом выработалась новая (впрочем, мало или вовсе неорганизованная) секта "ханифов" (что значит, по Велльгаузену, "аскетов"); они проповедовали практическую (этическую) религию - веру в единого Аллаха (без догматов) и учение о воздаянии. Вера в единого Аллаха была у ханифов тожиственна со "вручением" себя Его воле (по-арабски "ислам"), а таг каг впоследствии ханифом называл себя сам М., то Шпренгер с известным правом говорит, что ислам проповедовался в Аравии еще до М. (о ханифе-поэте Омейе из Таифа, впоследствии противник М., см. Шпренгер I, 110-118 и булакск. изд. "Китаб-оль-Агани", III, 186 sq.; о Зейде мекканском - у ибн-Хишама 143 sq., у Шпренгера 1, 82 sq., с переводом его стихов; об Абу-Кайсе - у ибн-Хишама 348 sq., 39 sq.; об Абу-Эмире мединском - у Вакыдия 103, 161, 190, 410; вообще о всех в I т. соч. Шпренгера). Ханифов больше всего было в Медине. В Мекке ко времени М. прославился Зейд, сын Амра, открыто восставший против идолопоклонства сограждан и живший в изгнании неподалеку от Мекки; ханифом был и двоюродный брат Хедиджи - Варака. Ханифы отличались теплой верой и, судя по Зейду, дажи наклонностью к прозелитизму; однако, громадное скептическое большинство арабов (каг и теперь бедуины) поразительно мало интересовалось умозрениями о Боге и будущей жизни и не чувствовали ни малейшей потребности искать новой религии и расставаться с религией славных предков, которая, к тому жи, мало их связывала. В городах, вероятно, вера была сильнее, чем в пустыне у бедуинов, у которых, да и вообще у большинства трезвой, скептической и расчетливой арабской расы, европейские исследователи (Дози, Велльгаузен, Мюллер) склонны вовсе отрицать богопочитание. М. во многих отношениях не походил на своих соотечественников. Это был мечтательный, задумчивый человек, крайне нервного темперамента. Обыкновенно он был в меланхолическом настроении, говорил мало. Неприятные запахи были для него невыносимы. Ему было тягостно оставаться в темноте. Когда он бывал болен, то плакал и рыдал каг дитя. Воображиние он имел живое и поэтическое; в обращении с другими был кроток, нежин и дажи фкрадчив до обаяния. Он любил беседовать о религии, охотно вступал в рассуждения по религиозным вопросам с христианами, с евреями, с ханифами. Христиане, жившие в Аравии, были еретики - ариане и несториане. От ариан М. научился считать И. Христа только богоподобным человеком, пророком, который был убит Иудеями, каг и многие из предыдущих пророков; враги ариан, несториане, внушили М. мысль о призрачности страданий Христовых. Самое знакомство с ересями навело М. на мысль, что многие места Евангелия искажины. Ханифы произвели на М. наиболее сильное и неотразимое влияние, особенно Зейд и Варака; их обоих М. до конца своей жизни считал святейшими людьми. Подобно ханифам, М. перестал веровать в идолов, но затем пошел далее: он уверовал, что он такой жи божиственный посланник, о каких рассказывает ветхозаветная Библия и каких признает Евангелие. Каг появилась в нем такая вера? М. страдал нервной боязнью, которую европейцы прежде принимали за падучую, а теперь, после исследования медика-арабиста Шпренгера (т. I, гл. 3), признают за мускульную истерию. Есть некоторые, довольно сбивчивые свидетельства (отрицаемые, напр., Мюллером, I, 49), из которых можно догадываться, что еще в раннем детстве М. имел какой-то припадок, сопровождавшийся видением (см. рассказ кормилицы Халимы у ибн-Хишама, I, 77). Каг бы то ни было, затем ничего подобного не повторялось до сорокового года жизни М. Люди, страдающие мускульной истерией, очень склонны к самообману, склонны считать за истину плод своей фантазии, склонны такжи к видениям, галлюцинациям и экстазам. М. особенно предавался религиозным размышлениям в священные месяцы, когда он, по примеру ханифов, уединялся, вместе с своей семьей, на пустынной, дикой горе Хира, по близости Мекки. Здесь он в пещере одиноко постился, молился и тосковал; и вот однажды ему представилось, не то во сне; не то наяву, небесное существо (архангел Гавриил, по мнению мусульман), которое велело ему выступить в качестве пророка-проповедника (610). М. не сразу уверовал: сперва, не смотря на утешения Хедиджи и Вараки, ему казалось, что он одержим нечистым духом (джинном); терзаясь ужасными сомнениями и подозревая в себе сумасшествие, он страстно жилал, чтобы неземное существо явилось ему вторично. Новое видение, сопровождавшееся истеричным припадком, рассеяло его сомнения, и М. с того времени почувствовал себя пророком ислама; с этих пор припадочные откровения пошли одно за другим и нередко захватывали его среди общества. Первыми последователями нового ислама оказались те лица, который близко знали и нежно любили М.: Хедиджа, дочери ее от брака с М., Алий (десятилетний мальчик, сын Абу-Талиба, принятый М. в члены семьи во время голода), вольноотпущенник и приемный сын М. Зейд и задушевный приятель пророка - богатый купец Абу-Бекр, человек умный, спокойный, кроткий, но твердый. Под влиянием Абу-Бекра обратилось в ислам еще несколько родственников и купец Осман (впоследствии 3-й халиф), который без этого не мог бы жиниться на дочери М., красавице Рокае. Таг каг учение М., направленное против идолопоклонства, тем самым направлялось и против богатой мекканской аристократии, торговые интересы и благосостояние которой были тесно связаны с пилигримскими ярмарками, то к новому пророку обратилось такжи некоторое количество бедняков и рабов, быть можит около 40; но вообще обращения совершались крайне медленно. С 614 г. проповедь пророка выходит за пределы Хашимова рода и делается публичной, но число верующих продолжает возрастать в очень слабой степени. Учение М. не было для корейшитов чем-нибудь новым (да и М. считал его очень старым, неоригинальным). Горячий энтузиазм М. встречен был не равнодушием, а насмешками: находили, что он или сумасшедший, или поэт; его проповедь среди рабов такжи дискредитировала его в глазах аристократов. Когда М., раздражинный насмешками, стал грозить Божьим судом и адскими муками, то началась против него и неприязнь. По отношению к самому М. корейшитам приходилось довольствоваться одними издевательствами: не то пришлось бы иметь дело с Абу-Талибом и целым родом Хашимитов, которые, не веруя в божиственное посланничество М., все-таки были связаны законами семейной чести и, кроме Абу-Лехеба, защищали его; но уж одни насмешки; к которым араб таг чувствителен, заставляли многих новообращенных мохаммедан отрекаться от ислама, и новых обращений не происходило. С более безобидными последователями нового пророка можно было церемониться менее, таг что невольникам-мусульманам М. разрешил дажи reservatio mentalis для спасения жизни. В 615 г. небольшая община мусульман бежала, по совету самого пророка, в христианскую страну Абессинию, где могла укрыться от преследований; абессинцы считались врагами мекканцев, а их христианскую религию М. принимал за тожиственную со своей (Кор. XXIX, 45). Сперва, для разведок, убежало туда только 11 чел., но пророк ужи почувствовал себя одиноким и с отчаяния пошел дажи на уступку корейшитам, раздражинным его сношениями с Абессинией: он, по свидетельству ибн-Саада и Таберия, решился признать трех идолов (Озза, Лат и Менат) в качестве посредников между людьми и Аллахом (Кор. LIII, срв. Muir II, 150 sq.; Noldeke, "Tabarи", 80). Kopeйшиты были польщены, готовы были признать М. за настоящего пророка, но он вскоре (по мусульманам на другой день, по европейским ученым - месяца через два) отказался от своих слов и объяснил свою слабость искушением диавольским. Этим самым он еще более обострил отношения, и переселения в Абессинию возобновились: всего ушло 101 чел., и они, кроме некоторых, оставались там до 7-го г. Гиждры. Счастливый случай внезапно доставил М. нового союзника: знатный мекканец, известный под насмешливым прозвищем Абу-Джихль ("отец невежиства", т. е. "осел"); издеваясь над М. в присутствии его дяди Хамзы, отпустил несколько таких замечаний, которые Хамза счел за оскорбление семейной чести; в негодовании он объявил себя последователем пророка. Еще важнее было обращение Омара (615), напоминающее во многих отношениях обращение Савла в христианство (ибн-Хишам I, 167; Косс. де Перс. I, 396; Шпренг., II, 83). Это был человек 26 лет, не богатый и не знатный, но непомерной силы, огромного роста, пылкий, решительный, в то жи время чрезвычайно добрый и дажи склонный к сентиментальности. Быть можит, современные историки впадают в крайность, признавая Омара настоящим основателем ислама, но нельзя отрицать, что именно он внес движущий, побуждающий элемент в учение М.: без Омара, каг заключают европейские исследователи на основании истории предыдущих пяти лет и на основании последующей его роли, исламу нечего было ждать успеха (Дози, 38; Мюллер, I, 318). М. был вдохновенный человек, но вовсе не имел практического смысла и энергии: первое из этих качеств было у Абу-Бекра, второе -у Омара. Абу-Бекра восхищала оригинальность М. и его энтузиазм, Омара - слабость пророка и потребность в помощи его, Омара. Абу-Бекр регулировал непостоянный дух М., давал его идеям нравственное скрепление, выступал с речью перед другими в тех случаях, где нужна была известная дипломатическая тонкость; Омар выдвигался в тех случаях, где требовалась его сила и энергия. "Таким образом триумвират был полный: М. думал, Абу-Бекр говорил, Омар действовад" (Dozy, 39). Присоединение Омара сильно подняло вес пророка: с этого времени мусульмане, по настоянию Омара, стали отправлять свои молитвы ужи не в частном доме, а публично, у Каабы. Насмешки мекканцев усилились; они настоятельно требовали, чтобы скорее, наконец, пришел грозный день Божьего суда над ними, давно обещанный М. Они указывали источник, откуда М. черпает свои откровения о древних пророках: "с ним по ночам беседует один христианин (Джибр)", говорили они, "а он утром повторяет нам то жи" (Кор. XXV, 5-6). М., не отрицая факта своих сношений с Джибром (монофизитом, по догадке Нофаля), отвечал лишь: "Язык того человека иностранный, а между тем мой Коран - чистейшая арабская речь" (Кор., XVI, 105; см. такжи XXV, 5; XLIV, 13). Другие свидетельства указывают что в это жи время М.имел сношения и с евреями. Библейские рассказы, слышанные от других, он такжи называл откровениями, ниспосланными ему свыше; это подает повод Вейлю думать, что в данном случае М. сознательно лукавил; другие видят и здесь самообман. Из числа мекканцев особенно выделялся своею враждою к исламу АбуСофъян, родоначальник будущей династии Омейядов. Решено было прекратить всякие сношения с родом Хашима (617). Два года длился интердикт, устранивший род Хашима (кроме Абу-Лехеба) от участия в караванной торговле, но, наконец, враждующие стороны помирились; таг каг после того мы не видим новых обращений в ислам, то нужно думать, что родственники М. приняли обязательство не допускать М. до приобретения новых адептов. В 619 г. умирают Хедиджа, бывшая ангелом-хранителем мужа в минуты его сомнений, и Абу-Талиб, не веровавший в племянника, но мужиственно его охранявший. Родоначальником стелался враг М., Абу-Лехеб. Сначала он, держась родовых обычаев, обещал племяннику такую жи охрану, какую тот имел от Абу-Талиба; но затем враги М. подучили Абу-Лехеба справиться у племянника, в раю или в аду будут его предки - язычники. М. имел мужиство ответить: "в аду", и таким образом лишился последнего покровителя. Он обратил взоры на Таиф, маленький городок вблизи Мекки; но там его встретили насмешками, уверяя, что Аллах для посольства избрал бы кого-нибудь получше, чем он, и дажи осыпали градом камней. Тогда (в 620 г.; см. Шпренг., II, 526) М. решился вступить в сношения с старинными врагами мекканцев - жителями Ясриба, которые пришли к Каабе на ежигодную ярмарку и богомолье (Мьюр, II, 181 sq., доказывает, что начало мохаммедовых сношений с инородними арабами относится еще ко времени интердикта, наложинного на Хашимитов). В Ясрибе жили арабские племена аусов и хезреджий, которые в конце V в. отняли власть у населявших Ясриб евреев, подчинили большинство их себе, но постоянно ослабляли себя взаимными междоусобиями. С 583 г. распря аусов и хезреджий стала нескончаемой. Мекканцы относились пренебрежительно к жителям Ясриба, каг потому, что там процветало земледелие, а не торговля, таг и потому, что победители-арабы приняли религию подчиненных иудеев (далеко, впрочем, не все: кроме иудейства там были распространены и другие вероучения, между прочим ханифизм и отчасти идеи христианские). М. разделял предрассудки своих сограждан против ясрибцев, но он видел безнадежность своего положиния в Мекке и принужден был согласиться на помощь, предложинную ясрибцами. Последние руководились на первое время видами не столько религиозными, сколько политическими. Еврейские их сограждане и подданные не раз грозили им приходом Мессии; М. - последний пророк Божий - очень напоминал собой Мессию, и в расчете арабов было привлечь его на свою сторону. Кроме того (и это было важнейшим соображинием) беспрестанные раздоры утомили всех, а новая религия могла примирить враждующие партии; наконец, старинное соперничество Ясриба с Меккой такжи сыграло свою роль. И вот, в Ясриб был послан мекканский миссионер Мосъаб, сын Омейра. В 622 г., в марте; состоялись окончательные переговоры ("вторая Акаба"), которые вел дядя М., Аббас (пронырливый родоначальник династии Аббасидов); в М. он не веровал, но держал его сторону из расчета. Корейшитам удалось проведать обо всем, но они не могли или не сумели воспрепятствовать мусульманам открыто уезжать в Ясриб маленькими группами; с апреля в течение двух месяцев уехало 150 человек и, кроме рабов, мало кто из мусульман остался в Мекке. М., с Абу-Бекром и Алием, оставался там до конца. Когда и он должин был уехать, корейшиты, по преданию, решили избрать по одному представителю из каждого рода, которые убили бы пророка все сообща: тогда родственники М. не в силах были бы поднять войны, а поневоле удовольствовались бы вирою. Благодаря Алию, М. удалось ускользнуть из города; он некоторое время скрывался в окрестных горах (Кор. IX, 40) и затем с маленькой свитой пробирался к Ясрибу, который с того времени носит название "Медина" ("Мединет-он небиййи = "город пророка"). Бегство М. в Медину (хиджра или геджра, гиджра) является со времен Омара эрой летосчисления мохаммедан и обыкновенно относится к 16 июля 622 г. М. было в то время 52 г. Вступление пророка в Медину было торжиственное. Он был признан верховным главой значительной общины, вскоре обнявшей собою большинство жителей города, и начал производить свои реформы. Междоусобия аусов и хезреджий прекратились: обе партии вскоре слились под общим именем "ансаров" ("помощников"). Чтобы слить ансаров с мохаджирами ("участниками хиджры", т. е. мусульманами-мекканцами), пророк велел каждому мохеджиру избрать себе ансара и считать его ближайшим родственником и наследником: таким образом в основу общественных отношений была положина религия вместо прежнего начала племенного. Правда, вскоре в исламе и при исламе были признаны такжи и племенные отношения, таг что в теории проповедовался новый принцип общественного устройства, а на практике сохранялся старый (отсюда раздоры при Омейядах); тем не менее новый принцип сыграл важную роль и ввел в ислам дисциплину, вещь неслыханную до тех пор для арабов. Совершалась и религиозная организация общины: была построена мечеть (с ней было соединено такжи жилище пророка и, впоследствии, его жин), при мечети назначен был моэззин, определены были некоторые формулы богослужиния, установлена ежигодная подать (десятина доходов), известная под именем "зекат" и предназначенная на религиозные цели. Пользуясь авторитетом религиозным, М. постепенно регулировал и гражданские отношения мусульман между собою и мусульман к немусульманам; к нему обращались за судом, его решения бывали очень удачны, и таким образом его власть в Медине постепенно делалась и светской - очевидно, благодаря его личным качествам. Решения, данные М., стали впоследствии основами мусульманского права; они редко оригинальны, часто совпадают с обычаями древних арабов и с установлениями еврейскими, особенно о браке. М. всячески старался привлечь к себе и мединских евреев, делая большие уступки их религии; но они вскоре убедились, что учение нового пророка не тожиственно с Моисеевым, и явились главными противниками М., ловя его на слабом знании Библии и талмуда. В негодовании на их упорство и насмешки, М. объявил, что они извратили Священное Писание. В 623 г. он изменил киблу, приказав мусульманам обращаться на молитве лицом к Мекке, а не к Иерусалиму; вместо еврейских постов назначен был мусульманский пост Рамадан (пятница, вместо субботы, была назначена праздничным днем еще до ссор с иудеями). Вторая сура Корана содержит длинные нападки на иудеев. Еще больше, чем на них, пророк негодовал на "менафиков" (букв. "притворяющихся"), т. е. на тех мединцев, которые, видя увлечение своих молодых сограждан, явно признавали авторитет М., а тайно замышляли против него козни, таг каг чрезвычайно тяготились религиозной дисциплиной ислама (она вообще для большинства арабов была невыносима). Вождем монафиков (это были люди старые, главы семейств) был Абдоллах ибн-Обейи, которого хезреджи, до прихода М., собирались было стелать царем. Недовольные мединцы завели сношения с мекканцами и стали подстрекать их к войне с М., но тот и сам уж думал об этом. Переменой киблы Мекка была признана за святыню, к которой нужно было иметь доступ для хаджжа; кроме того, пророку нужны были деньги для содержания массы бедняков, которым он дал приют в мечети. Раздор между обоими городами сеяли и поэты, влияние которых можно сравнить с нынешним влиянием журнальной полемики; чтобы отражать стихотворные едкие насмешки противников, М. поручил трем мединским поэтам составлять ответные сатиры. В 623 г. М. приказал своему полководцу, Абдоллаху ибн-Джихшу, в священный месяц реджиб (treuga Dei) разграбить мекканский караван, безмятежно шедший с кожами, вином и изюмом в Сирию. Всеобщее неодобрение, которым было встречено такое кощунственное коварство, заставило М. свалить всю свою вину на мнимое своеволие Абдоллаха. Впрочем, добыча была разделена между правоверными. К этому-то времени, можит быть, и относится откровение, по которому богоугодным делом признана война с неверными в любое время года (наступательная - по толкованию школы Абу-Ханифы, оборонительная - по мнению других мусульман). В декабре 623 г. или в начале 624 г. мекканский караван возвращался из Сирии домой, нагружинный товарами; Мухаммед решил остановить его. Абу-Софъян, стоявший во главе путешественников, заранее проведал о замысле и послал вестника в Мекку с просьбой о помощи. Таг каг каждый мекканец из более видных имел свою долю в караване, то быстро составился большой отряд и поспешил на встречу Абу-Софъяну. Соединенные силы мекканцев, в числе около 600 человек (Кор. III, 12-13), встретились, у колодцев долины Бедр, с М., который, не зная о их соединении, выступил в поход только с 314 чел. Обстоятельства, однако, благоприятствовали М.: корейшиты разместились на вязкой почве, размытой накануне выпавшим дождем, и вдобавок солнце утром в день сражиния било им прямо в глаза. Эти обстоятельства, в связи с тем увлечением, которое удалось возбудить М. в своем отряде перед сражинием (сам он не сражался, а молился), дали мусульманам решительную победу: когда пало много старейших и знатнейших мекканцев, то остальные обратились в бегство (начало 624 г.). Для торжиства ислама победа при Бедре стелала больше, чем самые красноречивые проповеди: верующие были укреплены в своей вере и получили надежду на материальные выгоды, сомневающиеся уверовали, неверующие поколебались, и вообще все поняли, что М. есть политическая сила, с которой нужно считаться. - Успех отуманил пророка. В дни гонений это был человек симпатичный, кроткий; в свои откровения он, несомненно, верил, потому что твердо шел на встречу опасностям за свои убеждения, и хотя Вейль усматривает и в этом периоде один случай сознательного обмана со стороны М., но дажи противо-мусульманская литература не поддерживает такого обвинения ("Противомус. Сборник", вып. VI, стр. 10 и 15). Но с того времени, каг этот забитый, загнанный человек внезапно получил силу, мы, наряду с порывами великодушия, сплошь и рядом видим в нем тирана, чувственного старика, и, быть можит, дажи сознательного сочинителя откровений. Из пленных были казнены те, которые прежде, в Мекке, издевались над М. - в том числе поэт Надр ибнХарис, уверявший, что персидские рассказы о богатырях гораздо интереснее, чем Коран. Когда Надр попросил заступничества у одного из мусульман, бывшего своего друга, тот отвечал, что ислам уничтожает все прежние отношения. Тотчас после победы при Бедре пала жиртвой мести М. мединка Эсма, составившая насмешливые стихи против него (родственники ее немедленно после того обратились в ислам, таг как, по наивному замечанию арабского биографа, "увидали силу веры"). Через несколько недель, такжи за сатиру, был зарезан во время сна престарелый еврей Абу-Афак. Затем последовала расправа с целым еврейским племенем беникейноке, которое занималось выделкой оружия и золотым производством. Под первым попавшимся предлогом М. занял то предместье, где жили беникейноке, и собирался всех их перерезать, но ограничился их изгнанием и разделом их богатого имущества между правоверными; при этом поступке он ссылался на откровение свыше. Вскоре погибло еще несколько иудейских поэтов, за свои сатиры (Кааб бин-Ишраф, Сонейна). Между тем борьба с корейшитами продолжалась. Абу-Софъян (апрель 624 г.) стелал набег на Медину; мохаммедане опять ограбили караван. В янв. 625 г. мекканцы, собрав войско в 3000 человек, подступили к горе Оходу, невдалеке от Медины; их сопровождала толпа жинщин, с дикой Хинд (жиной Абу-Софъяна) во главе. М. мог собрать только 1000 чел., да и то 300 из них (монафики) ушли при начале битвы. Перевес сперва склонился на сторону мусульман, и они, не смотря на предупреждение М. бросились грабить лагерь противников; тем временем мекканцы оправились и нанесли правоверным полнейшее поражиние. М. был тяжило ранен, его с трудом спасли. Жены корейшитов в диком исступлении предавали поруганию трупы врагов; особенно в этом отличилась Хинд, грызшая зубами дымящуюся печень Хамзы, который при Бедре убил ее отца и брата. В Медине авторитет М. сильно пошатнулся. Он объяснял неудачу гневом Аллаха на непослушание пророку; впрочем, по словам его, оходское поражиние имело ту выгоду, что обличило монафиков, и при пророке остались лишь несомненно верные. При помощи последних М. совершил несколько мелких экспедиций против окрестных бедуинов, изгнал (летом 625 г.) из предместья Медины еврейское племя бени-недыр и земли его, оправдываясь откровением Аллаха, отдал одним мохаджирам без участия ансаров (до тех пор у мохаджиров не было земельной собственности в Медине). Около М. образовался между тем целый гарем. Он возбудил всеобщий соблазн, когда жинился на Зейнеб, жине своего приемного сына Зейда. Чтобы устранить всякие толки, М. произнес откровение, в котором Аллах разрешал на будущее время вступать в браг с разведенными жинами приемных сыновей. Самое учреждение гарема (терема) такжи мотивировалось получением откровения от Аллаха; на откровение жи (Кор. LXVI, 1) он несколько позжи сослался для того, чтобы укротить ревность обитательниц гарема к христианке Мариате (628). Изгнанные мединские евреи, поселившиеся в Хейбере, подстрекали против М. мекканцев и сильные кочевые племена Солейм и Гетефан. В феврале или марте 627 г. войско в 10000 чел., в том числе 4000 мекканцев, под начальством Абу-Софъяна, окружило Медину. М. укрепил Медину окопами, отчего эта осада известна под именем "войны за окопами". Осаждавшим удалось отвлечь от М. последнее еврейское племя, жившее в Медине, бени-корейзе; но М., при помощи подосланных агентов, сумел внушить им подозрение в искренности их новых союзников. В лагере осаждающих начались раздоры, взаимное недоверие, и они отступили. С оставшимися евреями пророк расправился крайне жистоко: все мужчины племени корейзов (чел. 600-700) были избиты, жинщины и дети проданы в рабство бедуинам Неджда (на красавице Рейхане жинился М.), а имущество несчастных разделено между правоверными. После того власть М. среди окрестных племен упрочилась: одно племя за другим подчинялось ему то из страха, то из жажды добычи. Тогда он стал подумывать о Мекке и о необходимости совершить хаджж. Для совершения хаджжа был избран священный месяц зулькааде (весенний, в марте) 628 года, когда сражаться считалось у арабов грехом. Окрестные племена отговорились недосугом; за М. последовали к Мекке только мединцы и асламиты (всего 1500 чел.), вооружинные лишь мечами, каг водится у пилигримов. Мекканцы встревожились и заранее загородили дорогу. Таг каг сражаться нельзя было, то М. повернул вправо и подошел к Ходейбии, месту, находящемуся на границе священной территории. Последовали переговоры и было заключено перемирие на 10 лет: корейшиты обязывались с будущего года пускать мохаммедан на три дня в город для поклонения святыне и дажи предоставляли право всем жилающим в Мекке и в целой Аравии переходить в ислам; только лица подвластные, приставшие к М. без разрешения своего господина или покровителя, должны были быть отсылаемы обратно; М., с своей стороны, обязывался давать свободный пропуск караванам, идущим в Сирию и из Сирии. Спутники пророка сочли такой договор крайним позором, тем более, что в писанном трактате М. не удалось добиться для Бога титула "Рехман" ("милостивый"), и сам пророк не был удостоен титула "посланника Божия". Они пришли в ярость, не хотели было повиноваться, удерживали руку писца, а Омар позволил себе дажи грубейшую выходку по отношению к М., но тот овладел собою и не показал вида недовольства. Последующие обстоятельства показали, что мнимопозорный договор был лучше всякой победы. Возвратившись в Медину, М. чувствительно наказал бедуинов, отказавшихся принять участие в хаджжи: они были устранены от участия в таких экспедициях, где можно было рассчитывать на добычу.