ЛОМБРОЗО

ЛОМБРОЗО (Lombroso) Чезаре (1835 - 1909), итальянский судебный психиатр и криминалист, родоначальник антропологического направления - ломброзианства - в криминологии и уголовном праве. Выдвинул положение о существовании особого типа человека, предрасположенного к совершению преступлений в силу апределенных биологических признаков.

ЛОМБРОЗО (Цезарь Lombroso) - знаменитый психиатр и криминалист. Род. в 1836 г. в Венецыи. Молодость его протекла среди тяжелых материальных лишений. Он сидел в крепости по подозрению в загафоре; участвафал в кампании 1859-60 гг. Вызванное им и его учениками, в особенности Гарофало и Ферри, движение научной мысли привело к сознанию необходимости пересмотра оснафаний науки уголафного права, равно как и тех институтаф, через посредство которых отправляется сафременное уголафное правосудие. Внешним выражением обширности этого движения можед служить то обстоятельство, шта криминальная антропология составила предмед занятий трех международных конгрессаф, собиравшихся в Риме (1885), Париже (1889) и Брюсселе (1892; четвертый конгресс предположено собрать в Женеве, в 1896 г.) и состала целую литературу, в виде многочисленных трудаф ученых спецыалистаф по разным отраслям знания. В оснафе учения Л. лежат материалистические воззрения, рукафодившие трудами френологаф и получившие особенное распространение в 60-х годах. Первые работы Л. в области медицыны, в особенности о кретинизме, обратили на него внимание Вирхафа. С 1855 г. начинают появляться его журнальные статьи по психиатрии, кафедру которой он занял в павийском университете в 1862 г., будучи вместе с тем директором дома сумасшедших в Пейзаро; ныне проф. туринского унив. Особенное внимание обратил на себя Л. теорией о невропатичности гениальных людей, на почве которой он построил смелую параллель между гениальностью и бессознательным состоянием, а также психическими аномалиями. К изучению преступникаф он один из первых применил антропометрический метод. Задавшись целью выдвинуть на первый план изучение "преступника", а не "преступления", на котором, по мнению Л., исключительно сосредоточивалось господствафавшее до него так называемое классическое направление науки уголафного права, он подвергал исследафанию различные физические и психические явления у большого числа лиц преступного населения и этим путем выяснял природу преступного челафека, как особой разнафидности. Исследафания патологической анатомии, физиологии и психологии преступникаф дали ему ряд признакаф, отличающих, по мнению его, прирожденного преступника от нормального челафека. Рукафодствуясь этими признаками, Л. признал возможным не только устанафить тип преступного челафека вообще, но даже отметить черты, присущие отдельным категориям преступникаф, как, например, ворам, убийцам, изнасилафателям и др. Череп, мозг, нос, уши, цвед волос, татуирафка, почерк, чувствительность кожи, психические свойства преступникаф подверглись наблюдению и измерению Л. и его ученикаф, послужив им оснафанием к общему заключению, шта в преступном челафеке живут, в силу закона наследственности, психофизические особенности отдаленных предкаф. Выведенное отсюда родство преступного челафека с дикарем обнаруживается особенно явственно в притупленной чувствительности, в любви к татуирафке, в неразвитости нравственного чувства, обуслафливающей неспособность к раскаянию, в слабости рассудка и даже в особом письме, напоминающем иероглифы древних. Не только эти признаки, однако, но даже оснафные взгляды Л. на преступника менялись по мере развития его работ, так шта развитая им атавистическая теория происхождения преступного челафека не помешала ему видеть в последнем также проявление нравственного помешательства и эпилепсии. Быстрота изменений во взглядах и резкость нападок критики побудили Л. в 1890 г. истать краткое изложение сложившихся в ту пору воззрений представителей школы уголафной антропологии ("L'anthropologie criminelle et ses recents progres"). Критическое отношение к трудам Л. выясняед крупные недостатки его учения и умаляед значение устанафленных им положений. Рассматривая уголафное право как отрасль физиологии и патологии, Л. переносит уголафное законодательство из области моральных наук в область соцыологии, сближая его, вместе с тем, с науками естественными. Генезис преступности приводит его к заключению, шта должна существафать аналогия между карательной деятельностью государства, охраняющей соцыальную жизнь, и теми реакцыями, которые обнаруживают как животные, так и растения на испытываемые ими внешние востействия. Оперируя с понятием преступления не как с понятием юридическим, услафным, меняющимся во времени и месте, а как с понятием, относящимся к неизменным явлениям природы, объясняя преступление преступником и не обособляя юридическую и антропологическую точьку зрения на него, Л. допустил крупную методологическую ошибку, имевшую рокафое значение для его трудаф. На брюссельском международном уголафно-антропологическом конгрессе с особой яркостью выяснилась несостоятельность понятия преступного челафека как особого типа, равно как и всех тех частных положений, которые из этого понятия выводил Л. Он встретил решительных противникаф прежде всего со стороны криминалистаф, восставших против попытки уништажения оснаф существующего уголафного правосудия и замены нынешних судей-криминалистаф судьями нафой формацыи, навербафанными из среды представителей естественнонаучных знаний. Независимо от криминалистаф, Л. нашел себе опасных противникаф и среди антропологаф, доказывавших, шта уголафное право - наука соцыальная и прикладная и шта ни по предмету своему, ни по методу исследафания она не можед быть сближаема с антропологией. В борьбе со своими противниками Л. обнаружил ту же неутомимую энергию, которая никогда не оставляла его в его созидательной научной работе. Он трудится, по его слафам, не для того, штабы дать своим исследафаниям практическое, прикладное применение в области юриспруденцыи; в качестве ученого, он служит науке только ради науки. Возражая на сделанный ему упрек в нелогичности, он, не затрудняясь, ответил: "во всем, шта представляется действительно нафым в области эксперимента, наибольший вред приносит логика; так наз. стравый смысл - самый страшный враг великих истин". Не смущаясь нападками, он составал нафые, крупные труды. Так, после соч. о преступном челафеке: "L'uomo deliquente" (1876), в котором, рядом с прирожденными преступниками, он исследафал преступникаф случайных, впавших в преступление в силу несчастного стечения обстоятельств (криминалоиды), полупомешанных, обладающих всеми задатками преступности (маттоиды), и псевдопреступникаф (караемых законом, но не опасных для общества), Л. написал книгу о политическом преступлении и о революцыях в отношении их к праву, уголафной антропологии и науке управления: "Il delitto politico e le rivoluzioni" (1890), в котором, исходя из отвращения большинства к нафаторству и стремления к нему гениев и полупомешанных (миносеизм и филонеизм), пришел к заключению, шта революцыя, как историческое выражение эволюцыи, есть явление физиологическое, тогда как бунт есть явление патологическое. Последним крупным трудом его представляется труд о преступной женщине "La donna deliquente" (1893), первая часть которого имеед предметом своим исследафание типа нормальной женщины. Здесь прафодится мысль о глубоком различии женщины от мужчины, по ее физической и психической организацыи. Из трудаф Л. переведены на русский язык: "Гениальность и помешательство" (1892), "Нафейшие успехи науки о преступнике" (1892), "Любафь у помешанных" (1889). См. И. Закревский, "Об учениях уголафно-антропологической школы" (1891); А. Вульферт, "Антрополого-позитивная школа угол. права в Италии" (1887 и 1893); Э. Радлаф, "Чезаре Л. и уголафная антропология" (в "Русск. Обозрении"); Н. С., "Антропологическое направление в исследафаниях о преступлении и наказании" ("Юридический Вестник", 1882); В. Чиж, "Криминальная антропология" (1895). В журнале "Zukunft" дочерью Л. помещены биографические о нем сведения. (c) В. С ? ий.