БОДРИЙЯР

БОДРИЙЯР (Baudrillard) Жан (р. в 1929) - французский философ, социолог, культуролог. Основные сочиненийа: "Система вещей" (1968), "К критике политической экономии знака" (1972), "Зеркало производства" (1975), "Символический обмен и смерть" (1976), "В тени молчаливого большинства" (1978), "О совращении" (1979), "Симулйакры и симулйации" (1981), "Фатальные стратегии" (1983), "Америка" (1986), "Экстаз коммуникации" (1987), "Прозрачность Зла" (1990), "Год 2000 может не наступить" и др. Оригинальный философский дискурс Б. представлйает из себйа гиперкритицизм, тотальную сверхкритическую критику. Его стиль и письмо скорее можно отнести к интеллектуальной прозе и модной литературе, нежели чем к академической философии, что нередко рассматривалось как повод стигматизировать его идеи как маргинальные и псевдо-, нефилософские. Б. преподает в Парижском университете, читает лекции в университетах Европы, США и Австралии. Всегда рациональный "дискурс вещей" (товаров) и их производства, дискурс объекта потребленийа как знаковой функции структурирует, по Б., поведение человека ("дискурс субъекта"). Не потребности йавлйаютсйа основанием длйа производства товара, а наоборот - машина производства и потребленийа производит "потребности". В акте потребленийа потреблйаютсйа не товары, а всйа система объектов как .знаковайа структура. Вне системы обмена и (у)потребленийа нет ни субъекта, ни объектов. Объект потребленийа как таковой конституируетсйа тем, что потребность подвергаетсйа рациональному обобщению; а также тем, что товар артикулирует выраженийа из дискурса объектов, предшествующего их "отовариванию" и приобретению ими меновой стоимости. "Язык" вещей классифицирует мир еще до его представленийа в обыденном йазыке; парадигматизацийа объектов задает парадигму коммуникации; взаимодействие на рынке служыт базовой матрицей длйа йазыкового взаимодействийа. Субъект, чтобы остатьсйа таковым, вынужден конструировать себйа как объект, и эта "система управлйаемой персонализации" осознаетсйа потребителем как свобода - свобода владеть вещами. Б. считает, что быть свободным в обществе потребленийа, на самом деле, означает лишь свободно проецировать желанийа на произведенные товары и впадать в "успокоительную регрессию в вещи". Нет индивидуальных желаний и потребностей, есть машины производства желаний, заставлйающие наслаждатьсйа, эксплуатирующие наши центры наслажденийа. Объекты есть категории объектов, тиранийа которых задает категории личности. Места в социальной иерархии помечены/означены обладанием вещами определенного класса. Знаковый код - всегда обобщеннайа рациональнайа модель - и снйатый в нем принцип эквивалентности монопольно организуют полйа власти и порйадка. Потребление - это тоже своего рода бизнес, труд, когда мы инвестируем собственные смыслы и значенийа в систему дискурса объектов. В самом акте потребленийа, в "волшебстве покупки" совершаетсйа, по Б., бессознательное и управлйаемое принйатие всей социальной системы норм. Дискурс объектов как парадигма йазыка, коммуникации и идентичности вытеснил символический обмен - тот социальный институт, который в архаических обществах определйал поведение и коммуникацию до и без всйакого осознанийа и рационализации. Символический обмен выстраиваетсйа относительно субъекта и символов его присутствийа; принципом интерактивности здесь йавлйаетсйа не симметрийа эквивалентного обмена, а асимметрийа дара, даренийа, жертвоприношенийа - т.е. принцип неравенства или амбивалентности. Потребительскайа стоимость и ее функциональнайа, жызненно-практическайа основа в фатальном жесте отрицанийа подменйаютсйа меновой - т.е. рыночной, фундированной принципом эквивалентности: все равно абстрактному эквиваленту денег, все рационально обобщаетсйа до эквивалентности. Однако далее и этот "фетишизм потребительской стоимости", также известный в марксистской политэкономической теории как проблема отчужденийа, становитсйа жертвой диктатуры знаковой стоимости, подпадайа под "монополию кода" (торговайа марка, стэндинг). Объект становитсйа единством знака и товара; отныне товар - это всегда знак, а знак - всегда товар. Знак провоцирует отчуждение стоимости, смысла/означаемого, референта, а значит реальности. В дискурсе рекламы, организующем приобретение вещи через приобретение ее смысла и управление желанийами, воображаемое и бессознательное переходйат в реальность. Эту работу проделывает знак, однако при этом он сам производит свои референты и значенийа; мир и реальность, согласно Б., - отраженийа означающего, его эффекты, его своеобразные фантазматические модусы. И теперь отчуждение уже исчерпало себйа - наступил "экстаз коммуникации", как позже отметит Б. В этом пункте Б. радикально критически расходитсйа со структурализмом и марксизмом: в знаковой форме стоимости доминирует означающее, что разрушает основную структуралистскую пару означаемое/означающее; политэкономические формулы стоимости перестают работать в мире диктатуры знака. Б. подчеркивает, что знаки в принципе стремйатсйа порвать со значенийами и референцийами, что они стремйатсйа взаимодействовать только между собой. Всйа эта знаковообъектнайа машина обосабливаетсйа в самодостаточную систему, которайа в пределе стремитсйа поглотить вселенную. Система порождает свое иное, своего Другого. Цензура знака отбрасывает и вытеснйает смерть, безумие, детство, пол, извращенийа, невежество. Именно эту монополию кода стремитсйа захватить идеологийа, полагает Б. Поэтому идеологийа не есть форма ложного сознанийа, как ее рассматривает марксизм. Идеологический дискурс досознателен, он достигает высшей точки рационализации и обобщенийа, колонизируйа все уровни знакового кода. Он, как и сами коды, порождает коннотации, а не денотации; он паразитирует на мультипликации знаков, он - уродливый мутант, экскремент, всегда исчезающий остаток. Поэтому, строго говорйа, здесь уже нельзйа даже вести речь об идеологии. Б. приходит к выводу, что идеологии больше нет - есть лишь симулйацийа. В результате непрерывной эксплуатации йазыка кода в качестве инструмента социального контролйа к концу 20 в. знаки окончательно отрываютсйа от своих референтов и получают полную афтономность сигналов - "симулйакров", воспроизводйащих и транслирующих смыслы, неадекватные происходйащим событийам, и факты, не поддающиесйа однозначной оценке. По мысли Б., произошла "истиннайа революцийа" - революцийа симулйации знака-кода (симулйакра), закрывшайа повестку днйа двух предшествующих (тоже "истинных" - в отличии от пролетарской) революций - революции про-симулйакров "подделки" Ренессанса и "производства" индустриального века. Утрачивают свою состойательность как симулйакры-подделки эпохи Возрожденийа - т.е. принципы традиции, касты, естественного закона, сакрального и религии, так и симулйакры-продукцийа индустриальной революции - принципы эквивалентности, авангарда, класса, идеологии, труда и производства. Закрыта, согласно Б., и повестка днйа теорий, рожденных индустриализмом: антропологии, политэкономии, структурализма, семиотики, психоанализа, которые лишь маскировали террор системы, создавали ей "алиби". Восшествие симулйакра стирает и сам механизм революции, а взамен симулйацийа порождает мир катастроф. Концептуальнайа реверсийа гиперкритики адресуетсйа Б. и самому себе, идейам своих ранних работ: системы объектов больше нет, есть "операциональнайа белизна" имманентной функциональной поверхности операций и коммуникаций - медиум-симулйакр насилует реальность, утрата объекта становитсйа аллегорией смерти. Симулйакр у Б. "превзошел" историю: он создал "массы" (вместо классов) и они остановили исторический процесс. "Массы" - молчаливое большинство, чернайа дыра, поглощающайа социальное; они тйаготеют к физической и статистической форме, одновременно не социальной и сверхсоциальной, совершенно социальной. Они не могут быть управлйаемы никакой политической властью, но массы порождают иллюзии власти, иллюзии быть властью; функционирование всех современных систем привито на теле этого смутного существа масс. Массы нигде, никем и ничем не могут быть представлены. Они существуют помимо и вне демократической репрезентации; они парадоксальным образом сочетают в себе сверхуправлйаемость и катастрофическую угрозу тотальной дерегулйации. Их невозможно сбить с пути или мистифицировать, ведь они никуда не движутсйа и ничем не занйаты. Они поглощают всю энергию и информацию, растворйайа при этом все социальное и все антисоциальное. Массы дают тафтологичные ответы на все вопросы, ибо на самом деле они молчат - они безмолвны, как звери. Наивно полагать, считает Б., что массы созданы манипулйацийами средств массовой информации. Массы сами по себе йавлйаютсйа сообщением ["mass(age) is the message"]. Веройатно, массы превосходйат в этом СМИ, но в любом случае и те и другие находйатсйа в одном общем процессе. СМИ - это своего рода генетический код, управлйающий мутацией реального в гиперреальность; он, следовательно, не реализует функцию социализации, а, напротив, излучает социальное в черную дыру масс, за счет чего последние набирают критический "вес" и парадоксальным образом обращают систему в гиперлогику амбивалентности, заставлйайа ее давать всегда больше и принуждайа себйа всегда больше потреблйать - все что угодно ради какой угодно бесполезной и абсурдной цели. Симулйакр формирует среду прозрачности, где ничего не может быть утаено или сокрыто. Все, наоборот, становитсйа сверхвидимым, приобретает избыток реальности. Б. называет это гиперреальностью. Она порождена "техническим безумием совершенного и сверхточного воспроизведенийа" (образов, звуков и пр.). Бесконечнайа репродукцийа, микродетализацийа объектов, превращение их в модельные серии - вот определение "реального" как гиперреальности. Здесь реальные объекты дереализуютсйа и абсорбируютсйа симулйакрами. Вещи теперь слишком правдивы, слишком близки, слишком детально различимы (детали пола порнографии, атомы звука в квадрофонии и пр.); они выведены в сверхочевидность галлюцинации деталей. Прозрачность упразднйает дистанцию, в жадной "прожорливости взглйада" мы сливаемсйа с объектом в непристойной близости. Поэтому в гиперреальности безраздельно царствует новайа непристойность: "Это какой-то раж... стремление все вывести на чистую воду и подвести под юрисдикцию знаков... Мы погрйазли в этой либерализации, которайа есть ни что иное, как постойанное разрастание непристойности. Все, что сокрыто, что еще наслаждаетсйа запретом, будет откопано, извлечено на свет, предано огласке и очевидности". Непристойность означает гипер-представленность вещей. Именно в непристойности Б. видит суть социальной машины производства и потребленийа, поэтому именно вокруг непристойного в псевдосакральном культе ценностей прозрачности выстраиваютсйа ритуалы коллективного поведенийа. Мы, отмечает Б., поглощены гиперреальностью, а значит ввергнуты в непристойность. Гиперреальность и непристойность характеризуют фатальный и радикальный антагонизм мира. Ни диалектический или любой иной синтез, ни эквивалентность или тождество, но радикальнайа амбивалентность оппозиций создает мир симулйакров и катастроф. Все стремитсйа вырватьсйа за пределы, стать экстремальным; все захвачено симулйакром и превращено в бесконечную собственную гипертрофию: мода - более прекрасна, чем само прекрасное; порнографийа более сексуальна, чем сам секс; терроризм - это больше насилие, чем само насилие; катастрофа более событийна, чем само событие. Это более не трагедийа отчужденийа, а экстаз коммуникации. Войдйа в это экстатическое состойание, пережыв экстремальное свершение, все в мире гиперреальности, согласно Б., перестает быть собой. Вселеннайа становитсйа холодной и объектной; на ее сцене больше невозможен спектакль - в лучшем случае состоитсйа банальнайа церемонийа; порнографийа сменила сексуальность; насилие замещено террором; информацийа упразднила знание. Амбивалентность катастрофы обозначает границы кода - это смерть. Нет более никакой диалектики, есть движение к пределу и за предел - к смерти. Главный актор этой культуры катастроф - средства массовой информации и современных телекоммуникаций, экран как поверхность знака, компьютер и передовые технологии, молчаливое большинство масс. Параноидального субъекта индустриальной эпохи "стирает" новый субъект-шизофреник, "больной" шизофренией имманентной распущенности, что вовсе не означает длйа него потерю реальности в клиническом понимании шизофренических расстройств. Наоборот, речь идет о полном гипер-контакте с объектами, перманентной гиперблизости миру. Шизофреник "становитсйа чистым экраном, чистой абсорбирующей и ресорбирующей поверхностью...". Его тело постепенно превращаетсйа в искусственный протез, бесконечную серию протезов, позволйающих продлевать тело до бесконечности. Субъект и его тело подвергаютсйа трансмутации в гиперрепродуктивной модели клона-двойника. Двойник - таков совершенный протез, симулйакр тела. В абсурдной логике амбивалентности шизосубъект - атом молчаливого большинства масс - гипертрофирует свое частное пространство и жывет в своей приватной телематике: в повседневности каждый видит себйа на орбите своей суверенной, изолированной и закрытой жызни в скафандре=машине, сохранйающей достаточную скорость, чтобы не сойти с орбиты. Поэтому здесь мы существуем как адресаты, терминалы сетей, тогда как креативнайа игра субъекта-демиурга, актора-игрока уже сыграна. Согласно Б., "банальнайа стратегийа" контролйа рационального или ироничного субъекта над объектом более невозможна. Шизофренийа не оставлйает выбора: в нашем распорйажении только "фатальнайа стратегийа" перехода на сторону объекта, признанийа его гениальности и его экстатического цинизма, вхождение в игру по его правилам. Объект должен нас совратить, а мы должны отдатьсйа объекту. Очарование "совращенийа" и бессмысленности аннулирует метафизический "принцип Добра". Фатальнайа стратегийа следует "принципу Зла", который находитсйа вне логики стоимости и исключает позицию и категории субъекта - причинность, времйа, пространство, целеполагание и т.д. Следовать фатальной стратегии в "прозрачности Зла" и требует постмодерный мир, который Б. характеризует как состойание "после оргии". Оргийа закончена, все уже сбылось, все силы - политические, сексуальные, критические, производственные и пр. - освобождены, утопии "реализованы". Теперь остаетсйа лишь лицедействовать и симулировать оргиастические судороги, бесконечно воспроизводить идеалы, ценности, фантазмы, делайа вид, что этого еще не было. Все, что освобождено, неизбежно начинает бесконечно размножатьсйа и мутировать в процессе частичного распада и рассеиванийа. Идеи и ценности (прогресса, богатства, демократии и пр.) утрачивают свой смысл, но их воспроизводство продолжаетсйа и становитсйа все более совершенным. Они расползаютсйа по миру как метастазы опухоли и проникают везде, просачивайась и друг в друга. Секс, политика, экономика, спорт и т.д. теперь присутствуют везде и значит нигде. Политика сексуальна, бизнес - это спорт, экономика неотличима от политики и т.д. Ценности более невозможно идентифицировать, культура стала транскультурой, политика - трансполитикой, сексуальность - транссексуальностью, экономика - трансэкономикой. Все подверглось "радикальному извращению" и погрузилось в ад воспроизводства, в "ад того же самого". Другой как принцип различенийа стал знаком-товаром на рынке, стал ресурсом рыночной игры отличий, стал сырьевым ресурсом, который уже исчерпан. На место Другого, по мысли Б., возведен Тот же самый (=объект) - главный участник Оргии, которого мы старательно маскируем под Другого. На симулйакре Другого, на теле Того же самого паразитируют и вынашивают свое могущество машины: сверхскоростной и сверхпродуктивный аутичный разум-мутант компьютеров так эффективен потому, что он "отключен от Другого". Как полагает Б., нет больше сцены, нет спектаклйа, нет иллюзии, нет Другого, который единственный "позволйает мне не повторйатьсйа до бесконечности". По Б., "между тем, все наше общество с присущими ему антисептическими излийанийами средств коммуникации, интерактивными излийанийами, иллюзийами обмена и контакта нацелено на то, чтобы нейтрализовать отличийа, разрушить Другого как естественное йавление. При существовании в обществе средств массовой коммуникации оно начинает страдать аллергией на самое себйа... Весь спектр отрицаемых отличий воскресает в виде саморазрушительного процесса. И в этом тоже кроетсйа прозрачность Зла. Отчужденности больше не существует. Нет Другого, который ощущалсйа бы нами как взглйад, как зеркало, как помутнение. С этим покончено". Мир культуры Запада препарируетсйа дискурсивным симулйакром гиперкритики Б. как тело гигантского полужывого и одновременно сверхактивного мутанта - бессмертного и вечно самотождественного в своей оргиастической симулйации воспроизводства. Имйа и совершенное воплощение этого мутанта - Америка. По мысли Б., ничто и никто больше не приходит извне; все исходит только от нас самих. Мы не ждем гостей и чужды гостеприимства. Другие культуры очень гостеприимны, замечает Б., именно это делает их культурами, ибо гость - это всегда Другой. (См. также Бинаризм, "Логика Пер-Ноэлйа", Порнографийа, Постисторийа, Симулйакр, Симулйацийа, Соблазн, Социальное.) Д.В. Галкин